Он улыбается, но в глазах настороженность и сотня вопросов.

— Он не знает, что я здесь.

— Да? Мне тоже ему не говорить?

В его вопросе сквозит ирония, а я краснею, потому что, возможно, он меня вообще неправильно понял. Вдруг подумал, что влюбилась в него и сейчас буду на секс нарываться всеми доступными средствами? Ой, мамочки.

— Я хотела о Роджере с вами поговорить, — начинаю, потому что откладывать дальше нельзя. — Я очень волнуюсь.

Он молчит, только смотрит на меня странным взглядом, в глубинном смысле которого не разобраться.

— Вы вот с ним подрались, я знаю. И знаю из-за чего…

— Роджер тебе доверяет, я смотрю. — Его усмешка наполнена горечью, но вдруг Викинг морщится и касается пальцами уголка губ, где виднеется заживающая рана.

Да, всё-таки подрались, печально.

— Мне хочется верить, что да, — говорю, потирая ладони друг о друга.

— Так о чём ты конкретно волнуешься?

— О том, что Роджер будет искать отчима и…

Не могу закончить фразу, потому что высказанное уже назад не спрятать, слова не проглотить.

— ...убьёт его, да?

Киваю и принимаюсь наматывать на палец прядь волос, чтобы унять дрожь. Не хочу думать о самом плохом исходе, но и не думать не могу.

Викинг долго молчит, и взгляд его обращён куда-то вглубь себя. Не знаю, о чём он думает, но понятно без слов: мысли эти — не из приятных.

— Ева, я очень хорошо знаю Роджера, — говорит тогда, когда уж почти отчаялась что-то услышать. — Может быть, даже лучше себя самого. Он всегда был очень жёсткий и решительный, мало интересовался чужим мнением и делал только то, что хотел сам. С ним сложно, но с возрастом стал чуть мягче. И умнее. Он не будет делать резких движений, но гарантий дать никаких не могу.

— То есть думаете, уговорить оставить это в прошлом не получится?

Викинг хмыкает, поднимается на ноги и направляется к небольшому бару, расположенному рядом со столом. Достаёт бутылку коньяка, стакан, наливает немного и одним глотком осушает. А я жду, что ещё скажет.

— Меня он не послушает, не после того, что узнал. — Викинг морщится, словно воспоминания о недавних событиях сильно ранят. — Знаю, он с отцом сегодня должен встретиться… там тоже тухло, уверен в этом. Не тот уровень доверия. Может быть, Карл смог бы вразумить, но он уехал по делам своего клуба, так что тоже мимо.

— Но нельзя же просто ничего не делать и ждать, что всё само собой рассосётся! — выкрикиваю, теряя терпение, а Викинг окидывает меня заинтересованным взглядом и криво улыбается.

— Не волнуйся ты так, девочка, — просит, возвращая бутылку и стакан на место. — Я не говорил, что не стану ничего делать. Но помнить о том, что все попытки повлиять на Роджера окажутся, скорее всего, бесполезны необходимо.

— Ясно.

— Вот смотрю на тебя и понимаю, что именно тебя рыжему чёрту всю жизнь и не хватало.

Раскрываю рот, чтобы что-то на это сказать, но понимаю, что в голове ни единой связной мысли, а Викинг продолжает:

— Столько отваги и самоотверженности ради него, просто нечто.

Сижу, сцепив руки в замок на коленях, и молчу, а Викинг тихо посмеивается, достаёт сигарету и закуривает.

— Роджер простит вас, — говорю наконец, а Викинг удивлённо смотрит на меня сквозь завесу табачного дыма. — Уже простил, наверное, просто пока не может сказать об этом.

— Знаешь, тогда мне казалось очень правильным решением соврать. Ха, в семнадцать так легко жить в долбанном чёрно-белом мире и верить в непогрешимость всех решений.

— А почему потом не сказали?

— Потом? — задумчиво переспрашивает, выпуская в охлаждённый кондиционером воздух струю серого дыма. — Сначала боялся повторения истории, потом как-то не до того стало. Грёбаная жизнь рубила нас всех топором, только уворачиваться успевай. Да и казалось, что всё давно в прошлом. Но вон оно как вышло.

— Правда рано или поздно всегда выплывает на поверхность, — замечаю, а Викинг кивает. Запускает руку в волосы, ерошит их на затылке, а я слежу за его движениями, надеясь, что, может быть, снова скажет что-то важное.

— Умная девочка, — смеётся, но в звуке этом ни грамма веселья. — Может, всё-таки выпьешь что-нибудь? У меня кола есть, минералка. Выбирай!

И как угадал?

— Давайте колу, — смеюсь, а Викинг улыбается, достаёт банку из маленького холодильника и протягивает мне прохладный напиток.

— И, Ева, прекрати мне выкать. Я не такой старый пень, как может показаться. Я даже на месяц моложе твоего любимого.

Чуть не давлюсь колой, а Викинг смеётся, глядя на меня.

— Знаешь, когда Роджера посадили, я следил за его отчимом. Кровь кипела, хотелось справедливости и возмездия, но он быстро пропал с радаров, чувствовал, наверное, погань, что его ждёт, если из города не смоется.

Сжимаю в ладонях холодную банку, а сама впитываю каждое слово. Боюсь спугнуть нечаянную откровенность.

Викинг — непростой товарищ, но он доверяет мне и это дорогого стоит.

— А теперь Петрушка Малахеев снова в городе, и хрен поймёшь, чём это всё закончится.

Викинг потирает лицо ладонями, а я, сама не знаю, зачем запоминаю имя и фамилию Урода.

35. Ева

— Ева, — говорит Викинг, когда выходим на улицу, — я дам машину, на ней поедешь, куда тебе нужно.

— Да я на такси уеду, спасибо. Мне же совсем недалеко, несколько кварталов всего.

— Слушай, девочка, — чуть наклоняет голову вбок, внимательно глядя на меня, — Роджер мне башку на хер открутит и кишки на кулак намотает, если с тобой что-то случится, потому большая просьба: не усугублять то, что и так трещит по швам. Замётано?

Морщусь, представляя реакцию Роджера, если что-то и правда случится, а потом смеюсь.

— Ладно, я согласна.

Викинг усмехается и ведёт меня на задний двор, где припаркован большой внедорожник и громоздкий мотоцикл.

Когда распахивает передо мной дверь внедорожника, залезаю внутрь, держась за его руку, а он подмигивает и говорит:

— Передавай привет Роджеру.

— Хорошо.

Он, продолжая улыбаться, кивает и захлопывает дверь.

— Куда едем? — интересуется водитель, не поворачивая головы.

— В "Долину вкуса". Знаете, где это?

— Знаю, конечно, — хмыкает, а потом интересуется: — Пиццы захотелось?

— Вроде того.

Машина трогается, я смотрю в окно, а мыслей в голове так много, что почти невозможно дышать. Мне нужно срочно увидеть Иру, чтобы просто хоть с кем-то поговорить, потому что после разговора с Викингом совсем не полегчало, хотя я очень на это надеялась. Однако сейчас кажется, что всё стало ещё запутаннее. Правда, какие-то ответы на вопросы всё-таки получила, знать бы ещё, что с ними делать.

Водитель насвистывает одну оперную арию за другой мотив, а я вглядываюсь в проплывающие за окном пейзажи, и кажется, что совсем ничего не вижу, кроме дурацких картинок расчленённых трупов и тюремных решёток — картинок, которые мерещатся постоянно в последнее время. Нужно срочно приводить нервы в порядок, а то таким образом, точно умом тронусь и наделаю глупостей.

Ну почему, когда стало всё хорошо, нужно было Роджеру увидеть этого проклятого Урода на улице?! Столько лет ведь прошло — больше, чем я живу на этом свете. И зачем именно сейчас? Такие глупые вопросы, на которые никто не сможет ответить, но это не мешает им мучить меня и сводить с ума.

Уметь бы абстрагироваться от неприятностей, выбрасывать из головы плохое, научиться бы не переживать за тех, кто безумно дорог. Но нет, я так не умею и никогда, наверное, не овладею искусством здорового пофигизма. А жаль, безразличным проще живётся.

Но ведь казалось, что почти сумела, когда стояла, окаменевшая, у двух свежих могил, вцепившись в дрожащую руку Артёма. Наших родителей хоронили рядом, ноябрьским днём, а небо, будто обезумев, поливало стылую землю ледяным дождём. Грязь под ногами, грязь в душах, в сердцах и умах — всё смешалось воедино, выворачивая наизнанку, но горячие слёзы лишь собирались в уголках глаз, не проливаясь наружу, словно позволь я им это, уже не смогла бы остановиться.